Наталья БАРАБАШ
"Мушкетеры" для тех, кто не въехал
Боже, храни зрителей!
Наш колумнист побывала на спектакле модного Константина Богомолова
Эпиграф:
- Что-то я не въехал. Три раза заснул.
- Ты просто не нашел точку входа. Я на прошлом спектакле Богомолова тоже заснула. А мне один умный человек сказал: Ищи точку входа! Расслабься, отключись и смотри так, будто ты спишь.
- Обкуриться, что ли, надо?
- Ну типа того. Или выпить...
- Черт! Я же чувствовал: надо в антракте жахнуть коньяку! Пять часов насмарку!
Из разговора зрителей во время театрального разьезда со спектакля "Мушкетеры"
Поймите меня правильно. Я не против слова "***" (мужской половой орган - ред). Тем более что постановщики еще перед началом спектакля предупредили публику о таких словах в тексте, чтобы мы, не дай Бог, не пропустили эти жемчужины. Более того, меня как театрала с большим стажем даже трудно шокировать, если в первой же сцене этот самый орган выносят к публике в целлофановом пакетике. Как единственную часть тела, оставшуюся от мушкетера Вадима Роже.
И все же я не была готова к тому, что, собственно, именно это слово, вместе со словами жопа и говно, повторенными раз 120, станут главными выразительными и наиболее вменяемыми изобразительными средствами. По крайней мере, в спектакле режиссера и автора текстового трэш- "сочинения" Константина Богомолова "Мушкетеры" в МХТ имени Чехова они были самыми понятными и вызывали в зале живую волну узнавания. Хотя я наивно считала, что эпоха радования "органам", звучащим со сцены как песнь свободе, прошла вместе с перестройкой.
Но все остальное действие вызывало оторопь, переходящую в сонную одурь. Конечно, глупо было бы и пытаться искать в спектакле что-то общее с романом Дюма. О таком примитивизме не могло быть и речи! Но и ожидаемого социального протеста не прозвучало. Вместо этого были псевдофилософские пятичасовые страдания героев о неизбежности смерти и как бы поэтическо- мистический диспут о том, что сильнее: твердая смерть, мягкая жизнь или подванивающая разложением любовь. Это я вам сейчас понятно объяснила. А в спектакле герои, среди которых, очевидно, армянин из Краснодара Дартаньян (Е.Перевалов), трое отморозков-бандитов-мушкетеров (И. Меркурбанов, А.Бурковский, И.Верник), впавшая в старческий маразм Королева (Ирина Мирошниченко), лишившийся члена и превратившийся в Миледи Роже Вадим (М. Зудина), певец Смерти Кардинал (В. Вержбицкий) и прочие говорят много, долго, бессвязно, муторно и красиво до полной тошноты. Ну, например, так:
- Ты даже не отрезал мне от каравая своего благосостояния краюху милосердия!
-Клетка нашего тела закрыта, а в ней бьется птица нашей души!
- Я слышала твой крик - так молчит темная вода темного пруда, в котором плавает утопленник...
- Парусник моего отчаянья вошел в гавань твоего кабинета....
- Я - забытая боль, я - ненаставшее завтра...
Нет, конечно, автор не скрывает своей ироничности, но пять часов вот таких пошловато-напыщенных выспренностей можно наворотить только в приступе безбашенного самолюбования. Как писал Тургенев, "Друг Аркадий, не говори красиво!"
Пожалуй, самым благодарным зрителем бесконечных историй-монологов, которыми тут разражаются герои по очереди, мог бы стать Фрейд. Все описанные им комплексы представлены с любовной дотошностью знатока. Герои-мужчины, как один, тоскуют по своим матерям, некоторые их из ревности даже убили, прокрутили на фарш и съели. Мушкетеры недобро поминают отцов, испытывая непрерывное желание меряться с ними и всеми вокруг членами. Не чужды они и гомосексуальных наклонностей (куда же нынче без этого!) и время от времени посматривают друг на друга с вожделением. Как истые копрофилы, очень много и смачно рассуждают о говне и о том, как его можно использовать с изюминкой. Королева, например, именно им написала любовное письмо Джастеру Биберу. Почему Биберу?
По кочану.
Самое главное - не искать в спектакле логики, потому что ее нет. Тут густо намешано все: пчеломатки, трупы, отрезанные головы, Карлсон и Супермен - ангелы смерти, цитаты из Цветаевой, песни шансона, Надя из Рязановской "Иронии судьбы", и Егор с забытой им матерью из "Калины красной" (и на этих как бы пародийных кусочках ты можешь хоть чуть-чуть передохнуть, обретая наконец под ногами твердую почву вменяемого текста среди болота беспомощных, по-дамски цветистых метафор). Все настолько бессвязно слеплено, что, пытаясь продраться сквозь завывания к смыслу, ты можешь повторить вслед за одним из героев: "Это воет мой мозг!" Даже сам автор к исходу третьего действия почувствовал, что перебрал. И стал выпускать на сцену Супермена, который после очередного длиннющего монолога приоткрывал дверь из кулис, и весело восклицал:
- Для тех, кто не въехал! Сейчас мушкетеры искали своего товарища, а теперь собираются скакать дальше...
Честно говоря, большее свидетельство драматургической беспомощности трудно представить.
В какой-то момент, глядя на распахнутые закулисные коридоры все в белом кафеле, из которых и выходят к нам герои, я решила, что автор приготовил нам финальный трюк. Действие происходит в сумасшедшем доме или хотя бы в нарколечебнице! Это хоть как-то бы все объяснило. Но нет.
Санитары и спеленутый больной в третьем действии все же появятся, но так легко отделаться нам режиссер не даст.
Вывод у меня один. К сожалению, Константин Богомолов - безнадежный графоман. Со всеми яркими симптомами этой болезни: тягой к псевдофилософии, которая, если суммировать пять часов текста, сводится к немудрящей мысли: на Земле борются Любовь и Смерть, и Смерть, которая бывает милосердней и ярче жизни, начинает побеждать. С нагромождением поэтических штампов и захлебом ученических сравнений, детской радостью от разговоров о трупах, мертвецах, расчлененке, гное и прочих мерзостях, полным отсутствием самоограничения и вкуса, неумением выстраивать основную линию и держать зрительский интерес.
Это беспомощное творение никогда не увидело бы свет, если бы режиссер-Богомолов не был гораздо сильнее Богомолова-автора. И какие-то режиссерские придумки, подпорки, смешные вставные сценки хоть немного спасают это "сочинение" - лишь часть зрителей покидала "поле боя", не дождавшись конца сражения. Причем некоторые со стоном сбегали прямо посреди трагических монологов. Но основная масса терпеливо ждала катарсиса. Все-таки репутация модного режиссера - это своего рода индульгенция. Право на убийство. Неудобно признать, что тебе не нравится. В одном из антрактов рядом с нами за столиком стояла молодая очень симпатичная пара. Они как-то мялись, а потом спросили встревоженно:
- И как вам спектакль?
- По-моему, это ужасно! - честно сказала я.
- Правда?- радостно выдохнули оба. - Мы тоже так думаем!
Людям важно, чтобы кто-то сказал, что король - голый.
В этом спектакле, несмотря на полную всеобщую одетость, король скандала именно таков. Правда, есть в постановке и хорошее. Это актеры. Во-первых, они выучили безумные пятичасовые тексты, а это, поверьте, уже подвиг. Сбиваться и заговариваться начали только в самом конце. Во-вторых, они играют с полной отдачей, и когда режиссер дает им хоть малейшую возможность развернуться, они разворачиваются, и вызывают смех и радостное трепетание замученного зала. Есть и удачные репризы, и прекрасная сценка про порно-кино... Но для такого длинного действа очагов радости крайне мало. Отдельные шутки типа пылесосящей ковер Констанции, игриво поглядывающей на мушкетеров и кокетливо напевающей:
- Соси-соси ясно, чтобы не погасло! - делу вряд ли помогут.
Графомания - страшная болезнь, еще и потому, что она прогрессирует.
В финале мы узнали, что вот эти пять часов были только первой частью представления. Автор еще не выговорился до конца.
Так что впереди, очевидно, и "20 лет спустя", и "Виконт де Бражелон"...
Что тут скажешь...
Боже, храни зрителей!
