ОДОМАШНИВАНИЕ ЛОШАДЕЙ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДРЕВНЕЙШИХ ПОРОД

Приручение диких животных и организация животноводства и ко­неводства были характерны для развития производительных сил целого ряда народов, находившихся на средней ступени варварства в эпоху бронзовых орудий. Фридрих Энгельс указывает на вероятность существо­вания в прошлом нескольких крупных очагов одомашнивания животных, образовавшихся в районах, в которых впоследствии получило развитие пастушеское животноводство.

«Образование стад,— пишет Энгельс,— привело к пастушеской жиз­ни в пригодных для этого местах: у семитов — на покрытых травой рав­нинах  Евфрата и Тигра,  у  арийцев — на равнинах  Индии,  Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, Дона и Днепра. Впервые приручение животных было до­стигнуто,   по-видимому, на границах  таких  пастбищ».

Распространенные в прошлом в зоотехнической литературе взгляды об исключительной роли в одомашнивании сельскохозяйственных жи­вотных среднеазиатской культуры, являвшейся якобы рассадником домашних форм для всех других стран как Азии, так и Европы, не имеют под собой достаточных оснований. Представления об исключительной древ­ности животноводства в Средней Азии базировались на ошибочных вы­водах Пумпелли и Дюрста (руководивших раскопками в Аннау) в отно­шении хронологии культуры Аннау (около Ашхабада). Согласно исчис­лениям Пумпелли и Дюрста, в Аннау уже за 8 000—9 000 лет до нашей эры, т. е. на 4 000—5 000 лет раньше, чем у других народов, якобы про­исходило первое одомашнивание животных, и уже отсюда, по заключению Дюрста, эти домашние животные были приведены в Европу и другие страны.

Дальнейшие научные исследования отвергли исчисления Пумпели и установили, что культура Аннау не была столь древней, и поэтому Аннау, по словам проф. С. Н. Боголюбского, является «не колыбелью домашних животных», а лишь «одним из многих очагов, развившихся уже в то вре­мя, когда домашние животные имели может быть в других местах нема­лую  историю»2.

В зоотехнической литературе также долгое время высказывались предположения о том, что Азия явилась первичным очагом одомашни­вания лошади, откуда домашняя лошадь затем проникла в Европу. Од­нако позднейшие научные исследования указывают на существование нескольких крупных очагов одомашнивания лошади, так же как и дру­гих сельскохозяйственных животных. В частности, Ч. Дарвин в свое время высказывал предположение, что породы домашних лошадей про­исходят не от одного дикого вида, а от нескольких прирученных в разных частях   света.

Одним из доводов в пользу азиатского происхождения конских по­род Европы, помимо ошибочной хронологии Аннау, выдвигались обна­руженные в Европе находки скелетов легких тонконогих лошадей, по­хожих на «восточных» азиатских лошадей. На основании такого сходства делался вывод о том, что эти европейские тонконогие короткомордые ло­шади были приведены из Азии. Заключение это было ошибочным. Совре­менные научные данные убедительно показывают, что тонконогие корот­комордые формы лошади (описанной под названием хазарской) образовались в Восточной Европе еще в среднем плейстоцене (до великого риеского оледенения) и что в позднем плейстоцене сходные с ними формы встречались в больших количествах на юге Европы и севере Сибири (лошади Солютре, Шуссенрида, находки Черского в Сибири). Эти формы являются коренными местными и образовались в условиях степного ланд­шафта. Поэтому появление в Европе домашней лошади легкокостного и короткомордого типа правильнее объяснять не приводом ее из Азии, а приручением местной тарпанообразной формы, в изобилии водившейся в  степях,   особенно  Восточной  Европы.

    Такой же коренной формой для Европы являлась грубокостная, узколобая, длинномордая лошадь, обитавшая в приледниковой лесотундре, неправильно отождествляем мая некоторыми авторами с дикой или домашней монголь­ской лошадью. Появление в Европе грубокостной домашней лошади также следует связывать не с приводом ее из Монголии, а с прируче­нием местных лошадей, обитавших в более влажных райо­нах лесостепи и может быть в лесах.

Следует указать, что не­которые сторонники взглядов об азиатском происхождении первичных конских пород, например проф. Анучин и проф. Браунер, признают все же вероятным, что наряду с освоением домашней азиатской лошади в Европе производилось также и самостоятельное «вторичное одомашнивание» местных диких лошадей, однако этим предположениям они не придают большого значения.

В пользу существования в прошлом нескольких крупных очагов одо­машнивания лошади говорят следующие факты.

1. В Европе и Азии в период неолита и позднее, несомненно, обитали разновидности дикой лошади, которые могли представлять материал для одомашнивания.

В Европе и Азии существовало несколько весьма древних самостоятельных культур, для которых было характерно развитие животноводства и коневодства. Сохранившиеся среди памятников этих древних культур остатки домашних лошадей, а также сообщение об охоте на диких лошадей указывают на то, что процесс одомашнивания происходил здесь параллельно, на своем местном (диком) материале.  При  этом не  исключена возможность передачи от одной культуры другой как навыков приручения, так и отдельных домашних животных.

2.    Несомненный   факт   существования   нескольких   разновидностей древних домашних лошадей,  по типу сходных с разновидностями диких лошадей, обитавших в  Европе и Азии, также говорит о существовании в прошлом нескольких очагов одомашнивания лошади, пользовавшихся различным диким материалом.

Одним из несомненных очагов одомашнивания лошади являлась обширная область, прилегающая к рекам Аму-Дарья и Сыр-Дарья в Средней Азии. Здесь была приручена и одомашнена стройная и тонко­ногая форма дикой лошади, водившаяся в непосредственном соседстве с полуослами. Остатки таких диких лошадей обнаружены в нижних, са­мых древних слоях раскопок в Аннау, соответствующих каменному веку.

       В более поздних отложениях (бронзового века) найдена форма домаш­ней лошади Аннау, которая по стройности и тонконогости напоминает более древнюю дикую лошадь нижних слоев, и, очевидно, происходит от нее. Эта домашняя лошадь описана Дюрстом под названием Equus caballus Pumpellii и является вероятным предком древних конских пород Средней и Малой Азии. У народов, впервые одомашнивших лошадь, она долгое время использовалась как мясное и молочное животное. Следы такого использования обнаруживаются и в последующие периоды, причем у одних на­родов лошадь продолжает служить источником мяса и молока, у других же этот вид использования сохраняется только в обычае принесения лошади в жертву, богам. Ис­пользование лошадей в пищу, а также обычай принесения их в жертву богам были ха­рактерцы для народов Сред­ней Азии, так же как и для некоторых других народов, живших к северу от Тигра и Евфрата, что может быть пос­тавлено в связь с происходи­вшим в прошлом в этих райо­нах: первичным одомашнива­нием лошади.

Домашняя лошадь появилась в Средней Азии раньше, чем в древних государствах Малой Азии. У древних народов Малой Азии (сумероаккадцев, хеттов) лошадь называлась «ослом с востока», или «животным с вос­тока»; это позволяет предположить, что первоначально домашняя лошадь поступала к ним из стран, расположенных к востоку, т. е. из Средней Азии.

Характерно также, что народы, жившие в Малой Азии, не исполь­зовали лошадь в качестве мясного животного, поэтому мы не находим ее там и среди жертвенных животных. По-видимому, лошадь была освоена этими  народами как  средство  транспорта.

В древних государствах Месопотамии лошадь появилась, как пола­гают, к концу третьего — началу второго тысячелетия до нашей эры. Раскопки более раннего периода (раскопки королевского по­гребения города Ур, относящегося к 3300 году до нашей эры) не обнаружили здесь остатков лошадей, хотя были обнаружены остатки дру­гих видов домашних животных и рабочих быков. Первые изображения лошадей (штандарт города Ур, рельефы Сузианы), появляющиеся в странах Двуречья в несколько более поздний период (3000 лет до на­шей эры), весьма условны и свидетельствуют о еще слабом знакомстве с лошадью. Лошади на этих изображениях напоминают больших кошек. В период Хаммураби (2000 лет до нашей эры) лошадь все еще была большой редкостью в странах Двуречья. Еще позднее появилась лошадь в Египте (конец второго тысячелетия до нашей эры), Палестине (первое тысячелетие до нашей эры), в Аравии (I век до нашей эры).

         Не исключена возможность, что из среднеазиатского очага одомашни­вания лошади вместе с домашними лошадьми экспортировались в смеж­ные страны Малой Азии также и навыки приручения лошадей и их раз­ведения, которые были использованы впоследствии древними народами стран Двуречья. Сцены приручения диких лошадей доводят до нас неко­торые памятники древней культуры, в частности ассирийское изображение ловли несомненно диких лошадей, найденное в Куюнджике и относя­щееся к 668 г. до нашей эры.

О большой древности коневодства Средней Азии свидетельствует высокое качество выращивавшихся там лошадей, породы которых задол­го до нашей эры славились в древних государствах, имевших сношения со среднеазиатскими государствами, и служили предметом покупки, обмена и даже объектом военных походов (даванские аргамаки, нисейские лошади, лошади древнего Хорезма, парфянские лошади, древнеперсидские и др.) От этих древних пород произошли современные породы лошадей пустынь: ахал-текинская, иомудская, арабская, варварийская и др.

В сухих континентальных степях юго-востока Европы и Азии полу­чили распространение другие формы диких лошадей — степного типа, од­ним из представителей которых был южнорусский тарпан. Некоторые из этих форм лошадей послужили материалом для одомашнивания.

Данные раскопок, а также сообщения древних историков указывают на то, что лошадь как домашнее животное уже в глубокой древности играла большую роль в жизни народов, населявших степную территорию нашей страны (южнорусские,  южносибирские и забайкальские степи).

По мнению ряда ученых, в южнорусских и западносибирских степях еще в 3—4-м тысячелетиях до нашей эры у племен, находившихся на сред­ней ступени варварства, существовала древняя скотоводческая культура, характерная приручением животных и переходом части населения к кочевому и пастушескому образу жизни.

Работами советских ученых установлено, что на территории совре­менной Украины и смежных с ней районов к северу и югу существовала весьма древняя культура — трипольская, возникновение которой относят к раннему периоду бронзового века, к началу четвертого тысячелетия до нашей эры. Эта культура являлась одним из центров раннего животно­водства, основанного на приручении местных диких форм.

В более древние периоды трипольской культуры были приручены собака и мелкие животные (овца, коза, свинья), затем появился крупный рогатый скот двух «пород» (крупный и более мелкий).

Существование домашней лошади в Триполье долгое время подвергали сомнению в связи с малым количеством найденных там костей этого жи­вотного, однако впоследствии работами Б. Л. Богаевского было с несом­ненностью установлено, что домашние лошади на поздних стадиях три­польской культуры существовали. Это было признано и другими исследо­вателями.

По заключению Б. Л. Богаевского, одомашнивание лошади в Три­полье началось с раннего этапа так называемого позднего Триполья, дати­руемого периодом 2400—2100 гг. до нашей эры. Освоение лошади проис­ходило в наиболее мощных родовых общинах и было связано с процес­сом зарождения и развития в недрах господствовавшего еще, но уже слабевшего материнского рода раннего отцовского рода. Развитие живот­новодства с отгоном стад на пастбище и приручение лошади способствовали увеличению в родовом укладе роли мужчины, становившегося факти­ческим распорядителем, а затем и владельцем скота, а следовательно, и основного источника материальных благ.

       Сопоставляя изображения лошадей Триполья с более ранними изо­бражениями лошади из европейских стоянок человека позднего палеолита Б. Л. Богаевский приходит к выводу, что «Лошадь Триполья является, вероятно, одним из потомков поздне палеолитической лошади», т. е. проис­ходит от   местной европейской дикой формы.

Остатки домашней лошади обнаружены также в погребениях так называемой катакомбной культуры, охватывавшей обширную террито­рию к северу от Кавказа (замыкаемую линией Одесса — Дербент — Астра­хань — Орел) и относящейся к среднему периоду бронзового века (3000— 2000 гг. до нашей эры).

Раскопки поселений и могил более позднего времени — срубной куль­туры, распространенной в период от 1500 до 800 г. до нашей эры на боль­шой территории (от Азовского моря до современного Мурома и от Киева до Оренбурга) с центром в среднем течении реки Дона, указывают на вы­сокое развитие скотоводства и наличие    домашней лошади.

Таким образом, данные раскопок указывают на то, что домашняя ло­шадь была известна народам, населявшим южнорусские степи, еще в третьем тысячелетии до нашей эры, т. е., по-видимому, раньше, чем в Греции, Малой Азии и Европе, имевших оживленные сношения со Сред­ней Азией. Это обстоятельство свидетельствует о самостоятельном (автох­тонном) возникновении коневодства в южнорусских степях и существовании здесь в прошлом первичного очага одомашнивания лошади. Харак­терно, что в последующие периоды (в первом тысячелетии до нашей эры) южнорусские степи становятся областью   высокоразвитого коневодства.

У скифов, живших в этих степях в VII—III веках до нашей эры (особенно у восточных скифов, которые вели кочевой образ жизни), коне­водство было важнейшей отраслью хозяйства, снабжавшей население верховой лошадью (являвшейся основным средством передвижениями ору­дием войны), конским мясом, молоком и кожами.

Древние историки (Гезиод, Иппократ, Страбон и особенно Геродот, живший в V веке до нашей эры) сообщают о большой численности лоша­дей у скифов и высоком уровне коневодческих навыков населения. Мно­гочисленные памятники скифской культуры, найденные в древних по­гребениях, доводят до нас сцены укрощения лошадей, использования их под всадником и в колесницах и эпизоды конной охоты. Сцены конной охоты за зайцами (изображенные на бляшках Александропольского кур­гана), охоты на диких коз и антилоп (на рукоятке меча из Чертомлыц­кого кургана) позволяют сделать вывод о ловкости всадников и большой подвижности и резвости скифских лошадей, на которых охотник мог ус­пешно преследовать таких быстрых животных, как заяц, антилопа и др.

О сравнительно высоком уровне развития коневодства у скифов гово­рят также находки орудий коновальства в кургане Переяславского уезда, Полтавской губернии.

Какое большое значение имела лошадь в жизни скифов, мы видим и по погребальным обрядам, сопровождавшимся захоронением вместе с хозяином принадлежавших ему лошадей. Характерно, что только в са­мых бедных погребениях скифов не находится костяка лошадей.

Лошадь у скифов служила также жертвенным животным и приноси­лась в жертву воинственному   божеству Аресу.

Сохранились сведения и о скифской коннице,  отли­чавшейся большой подвиж­ностью и боеспособностью. Известно, например, что ски­фы со своей конницей изгна­ли вторгавшееся на их терри­торию большое войско древнеперсидского царя Дария Гистаспа (513 г. до нашей эры) и войско фракийского наместника Александра Ма­кедонского (330 г. до нашей эры).

«Скифы — пишет С. П. Толстов, — это легко вооружен­ные лучники на маленьких степных конях... Как кон­ники они выступают лишь в виде легкой и регулярной конницы, действующей в рассыпном строю и, осыпав врага стрелами, уносящейся в степь, чтобы подготовиться к новому, столь же неожиданному налету».

В южнорусских степях наряду с домашними лошадьми долгое время продолжали водиться дикие лошади, которые служили объектом охоты и, вероятно,  в ряде случаев приручались человеком.

В поучении Владимира Мономаха сообщается, как он «конь диких своима рукома связал есмь в пущах 10 и 20 живых коней, а кроме того но   Роси   ездя имал есмь своима рукома

тоже коне диких».

Во второй трети XVIII века С. Гмелин, впервые описавший южно­русских тарпанов, указывал, что «лет двадцать тому назад (т. е. в 1748 г.) здесь по соседству Воронежа много было диких лошадей, но вследст­вие вреда, ими причиняемого, они отгонялись все дальше в степь». В 1768 г. у с. Чихонки (Воронежской губ.) он добыл дикого жеребца (тарпана).

Тарпаны были небольшого роста (меньше 2 аршин), с большой, ши­рокой, но короткомордой головой, выпуклым лбом и прямым профилем носа, имели шею короткую и толстую с короткой прямостоячей гривой, туловище широкое и крутореброе, круп прямой, ноги сухие и крепкие, с высокими копытами (со слабо развитыми каштанами на передних ногах и без каштанов на задних). Они имели окраску, характерную для диких форм: мышастую с темным ремнем по спине и слабой полосатостью на пе­редних  ногах.

Тарпаны водились в южнорусских степях до 70-х годов XIX века, однако последние поколения их вследствие скрещивания с отбившимися домашними лошадьми уже не были вполне типичными. Жеребец-тарпан, добытый Шатиловым, имел много признаков домашней лошади (в том числе лежачую  гриву).

Некоторые ученые (Паллас, Поляков, М. Н. Богданов) были склонны считать тарпана не дикой формой, а относили его к одичавшим домашним лошадям, мотивируя эту точку зрения известным фактом одичания домаш­них лошадей в американских прериях.

Профессор Анучин, последовательно проводящий в своем сочинении «К вопросу о диких лошадях и их приручении в России» (1896 г.) точку зрения о происхождении домашних пород лошадей из Азии, вообще под­вергает сомнению возможность существования диких лошадей в Европе к концу неолита, полагая, что они были к этому времени почти полностью истреблены человеком. Поэтому все исторические сведения о приручении лошадей в Европе он без достаточных к тому оснований трактует как фак­ты приручения одичавших лошадей.

Другие исследователи (Гмелин, Кеппен, Е. А. Богданов, Браунер, Антониус и др.) считали тарпана дикой лошадью самостоятельного вида (Equus coballus melini). В качестве веского доказательства в пользу этой точки зрения они выдвигали мышастую окраску тарпана, несвойст­венную другим лошадям, а также плохую приручаемость тарпанов и не­пригодность  их к работе (Кеппен).

В. Громова считает тарпана самостоятельным видом, происходящим от степных лошадей, встречавшихся в среднем и позднем плейстоцене Европы. Она указывает на некоторое отличие тарпана от других извест­ных форм лошадей по строению костяка ног (толстые бабки) и строению зубов.

Несомненное существование тарпана в южнорусских степях вплоть до XVIII века и даже позднее указывает на то, что и в более ранние периоды в Восточной Европе и в некоторых районах Западной Европы водились дикие лошади, служившие предметом охоты и в ряде случаев приручав­шиеся человеком. Археологические раскопки, произведенные на Юге Сибири (Минусинский район, Алтай, Забайкалье), также указывают на весьма древнее происхождение коневодства у народов, населявших юг Сибири и север Средней Азии. Обилие степных и предгорных пастбищ, разнообразие ландшафта благоприятствовали развитию здесь животно­водства, сперва при оседлом, а затем при кочевом хозяйственном укладе.

В Минусинской степной котловине наиболее ранние следы скотовод­ства обнаруживаются за 2000—1700 лет до нашей эры. В могильниках афанасьевского типа найдены остатки лошадей, что дает основание заклю­чить о вероятном приручении лошади уже в эти отдаленные времена. В могильниках андроновского типа (относящихся к 2000—1500 гг. до нашей эры) на территории Минусинского края, в предгорьях Алтая и далее на запад, в степях Казахстана и юга Урала, находят остатки домаш­них     лошадей,   которых,  по-видимому,  использовали в     пищу.

Остатки домашних лошадей с предметами упряжи и изображения лошадей, запряженных в сани и в повозку, а также под седлом с воору­женными всадниками, найдены и в курганах более позднего периода, полу­чившего название минусинского и соответствующего по древности скифскому (VII—II века до нашей эры).

В скифском погребении в районе реки Улаган на Алтае, отнесенном к IV—III векам до нашей эры, в слое вечной мерзлоты были обнаружены застывшие трупы лошадей и многочисленные предметы конского снаря­жения. Эти лошади, по определению проф. В. О. Витт, принадлежали к типу среднеазиатских. Их крупный рост, хорошее качество, а также следы тщательного ухода за ними и их снаряжение указывают на высокий уровень коневодства.

Таким образом, археологические исследования показывают, что у народов, населявших степные районы юго-востока Европы, юга Сибири и северной полосы Средней Азии, коневодство возникло самостоятельно и достигло значительного развития в глубокой древности, задолго до вступления  на историческую арену монголов.

В зоотехнической литературе широко распространено положение о существовании некоего «монгольского корня» в происхождении конских пород, к которому отдельные ученые относят все современные степные по­роды (до донской включительно), а также лесные и даже некоторые гор­ные (например, кабардинскую) породы лошадей СССР.

Одним из основных доводов для выделения группы пород «монголь­ского корня» выдвигалось то, что все северные лесные и степные породы лошадей Азии и Европы ведут свое происхождение от якобы широко рас­пространенной в прошлом лошади Пржевальского, сохранившейся до настоящего времени в  Монголии.

Новейшие исследования советских ученых опровергают это положе­ние.

Лошадь Пржевальского не была в прошлом широко распространена в Азии и Европе. Попытки некоторых ученых (Неринг и др.) отождест­вить с лошадью Пржевальского формы, распространенные в ледниковую эпоху в Европе (лошадей из Солютре, мелких швейцарских лошадок, ло­шадей тяжелого типа, известных по рисункам палеолитического человека и по раскопкам, и др.), по мнению В. Громовой, основаны на заблуждении. В. Громова в своих работах о происхождении лошади2 убедительно пока­зывает, что лошадь Пржевальского имеет столь резкие отличия в строении черепа, зубов и конечностей от ближайших ископаемых предков, что она должна быть выделена в особый вид, который является конечным членом самостоятельной центрально-азиатской линии развития лошадей. Эволю­ция этого вида протекала иными, более медленными темпами по сравнению с основной линией, давшей современные породы (в связи со сравнитель­ным  постоянством   климата   в  центральной   и   восточной   части   Азии в период плейстоцена). Вероятным предком лошади Пржевальского, по заключению В. Громовой, является весьма древняя форма азиатской лошади третичного периода, найденная в слоях верхнего плиоцена Китая (Е.  sanmeniensis).

Лошадь Пржевальского имеет, в отличие от лошадей основного вида (Е. caballus), чрезвычайно большие коренные и мелкие предкоренные зубы с толстой и малоскладчатой эмалью. Череп ее отличается большой длинномордостью, ноги имеют крайне тонкие метаподии и первые фаланги.

Характерно, что даже монгольская лошадь, распространенная в не­посредственной близости к месту обитания лошади Пржевальского, не может считаться происшедшей от нее. Е. Ф, Румянцев и Б. П. Войтяцкий, детально изучившие монгольскую лошадь, категорически отвергают возможность происхождения ее от лошади Пржевальского, указывая на глубокие различия в строении этих форм, несмотря на близость ареалов их распро­странения. Они считают вероятным происхождение монгольской лошади от .северной расы тарпана.

Доводом для отнесения большинства коренных (аборигенных) пород лошадей СССР к «монгольскому корню» многие авторы считают непосред­ственное происхождение этих пород от лошадей монголов или большое поглощающее влияние, которое якобы оказала монгольская лошадь на эти породы в период монгольских нашествий.

Рассматривая этот вопрос, следует прежде всего указать на независи­мость (автохтонность) возникновения и развития коневодства в древней­ших очагах культуры — в южнорусских степях, на юге Сибири, в Средней Азии и Закавказье, а также, невидимому, и в северной части России. Приведенные нами выше исторические справки показывают, что на юге России, в Восточной Сибири и в Средней Азии коневодство возникло за­долго до появления на исторической арене монголов. Даже коневодство тюркских народов в Восточной Азии и на юге Сибири (а также в Казах­стане), находившееся в непосредственной близости к монгольской терри­тории, возникло независимо от монгольского. Помимо древних реликтов коневодства в могильниках минусинского и других домонгольских перио­дов, об этом говорит и такой факт, как несовпадение терминов, относя­щихся к коневодству, у монголов и манчжуров и у тюркских народов, населявших юг Сибири.

Что же касается утверждения о поглощающем влиянии монгольской лошади в период монголо-татарских нашествий, необходимо иметь в ви­ду, что монгольская лошадь проникла в районы юго-востока Европы, юга Сибири и в Среднюю Азию тогда, когда в этих областях уже имелось хорошо развитое коневодство. В процессе взаимной ассимиляции местное, коренное конское поголовье имело несомненное преимущество перед мон­гольским как по качеству и приспособленности к местным условиям, так и по численности.

Можно утверждать, что не только лошади Средней Азии, но и лошади южнорусских степей в массе были крупнее и лучше монгольских, что объяснялось, с одной стороны, более высоким уровнем культуры народов Средней Азии и юго-востока Европы, с другой—более благо­приятными климатическими условиями территории, на которой эти на­роды находились.

Характерно, что большинство пород, испытавших в прошлом влия­ний монгольской лошади (за исключением может быть горно-алтайской и некоторых групп северных лесных лошадей), по своему качеству значи­тельно  выше  их.

По мере продвижения на запад монгольские орды увлекали за собой большие массы населения и лошадей покоренных ими народов. Поэтому монголо-татарские орды, достигшие Восточной Европы, имели уже весь­ма разноплеменный состав, в котором собственно монголы находились в меньшинстве. По сведениям Плано Карпини (XIII век), в войске хана Батыя монголы составляли всего 25 %. По другим сведениям, их было еще меньше.

Наряду со смешением монголов с народами тюркского происхожде­ния (кипчаками и др.), отмеченного многими историками, несомненно имело место смешение конского поголовья, выведенного из Монголии, с поголовьем захваченных областей, причем преимущество как по численно­сти, так и приспособленности к местным условиям было на стороне мест­ных конских пород, в связи с чем происходил не процесс «поглощения» монгольской лошадью местных пород, а обратный процесс — растворения ее в огромном поголовье коренных пород.

К породам, несомненно близко родственным монгольской, следует отнести только забайкальскую, горно-алтайскую и манчжурскую, возник­шие в непосредственной близости с монгольской и находившиеся в дли­тельном контакте с ней.

Известное сходство монгольской лошади с некоторыми другими степ­ными породами (например, казахской) объясняется не столько влиянием на них монгольской лошади, сколько явлением параллелизма, т. е. воз­никновения сходных признаков под воздействием сходных условий степ­ного содержания.

Некоторая общность строения и конституции, свойственная большин­ству пород лошадей, разводимых в условиях сухих степей с резко конти­нентальным климатом, дает основание для выделения их в самостоятель­ный тип степных лошадей, в котором монгольская лошадь (домашняя форма) займет свое место наряду с другими породами.

В послеледниковый период параллельно с развитием степных разно­видностей лошади в обширной полосе лесов, образовавшихся на месте отступивших ледников, по-видимому, развивались другие — лесные раз­новидности дикой лошади. Часть этих лошадей могла происходить от тол­стокостных приледниковых форм верхнего плейстоцена (Е. с. latipes, germanicus, minor, лошади северной Сибири), которые, оказавшись в условиях лесного ландшафта, изменились и измельчали. У этой группы лошадей сохранились некоторые наименее изменчивые черты сложения, свидетельствующие об их происхождении от ледниковых толстокостных лошадей: узколобость, длинномордость, большая складчатость зубов, толстый костяк. Эти черты сложения мы и обнаруживаем у древних евро­пейских домашних лошадей, известных по средневековым изображениям, а также у современных тяжеловозов, у которых длинномордость, толстокостность и другие особенности еще более усилились в результате кормле­ния сочными кормами и соответствующего отбора.

Другая большая группа современных лошадей лесного типа, по-види­мому, произошла от степных лошадей. Степные лошади еще в доистори­ческий период, находясь в диком состоянии, могли очутиться на терри­тории с лесным ландшафтом. Большая же группа их была переведена из степей в леса позднее, уже в одомашненном состоянии, при пересе­лении некоторых народов.

Степные лошади, оказавшиеся в лесной местности, приспособляясь к сырому климату, влажной почве, сочному корму, изменялись и при­обретали толстый костяк, широкие копыта, большую оброслость и прочие свойства. Однако, в отличие от первой группы лесных лошадей (происшедших от толстокостных ледниковых форм), они сохранили отдель­ные, наиболее консервативные черты сложения, унаследованные от степ­ных лошадей: широколобость, короткомордость, малую складчатость зуб­ной эмали. Эти свойства мы обнаруживаем у многих современных пород лошадей  лесного  типа  Европы  и Азии.

Существование в прошлом дикой лошади, обитавшей в лесных райо­нах Европы и Азии, подтверждается целым рядом исторических сообщений.

Ископаемые остатки древних лесных лошадей, хотя и весьма малочис­ленные, все же указывают на то, что уже в среднем плейстоцене имелись лошади, обитавшие в лесной обстановке. К ним относится северная раз­новидность хазарской лошади (Е. с. missi), остатки которой обнаружены в сопровождающей лесной фауне (медведь, бобер, лось). К лесным лошадям, очевидно, должны быть отнесены остатки лошади из Приладожья (из неолита). Известны также остатки древней домашней лошади из стоянок периода ранней бронзы в устье реки Чусовой, возраст которой определяется около 2000 лет до нашей эры.

Изображения, сделанные древним человеком, и различные истори­ческие документы подтверждают существование в прошлом диких лесных лошадей,   которые   служили объектом приручения.

Профессор Е. А. Богданов писал: «Дикие лошади водились в Европе очень долгое время и, в частности, много позже того, как степь сменилась лесами и болотами; об этом мы имеем массу исторических (хотя и поверх­ностных)   указаний».

По свидетельству Варрона (римский писатель, 116 г. до нашей эры) и Страбона (греческий географ, 60 г. до нашей эры), дикие лошади води­лись в Испании. Страбон сообщает также о диких лошадях, обитавших в Альпах. Поимка диких лошадей является распространенной темой гер­манских  и   скандинавских  героических   сказаний.

В средние века в Европе было еще широко распространено употреб­ление мяса диких лошадей в пищу, о чем встречаются упоминания в цер­ковных  документах  732—1000  гг.

М. Меховский (XVI век) упоминает про диких лошадей, обитавших в Польше и Литве. Ржончинский в «Естественной истории Польши», изданной в начале XVIII века, назвал эту лошадь Equus silvestris, так как местопребывание ее было в лесах. О дикой лесной лошади, обитавшей в северо-восточной части Европы, сообщают и некоторые другие писатели XVII—XVIII веков3. В. Громова также указывает, что имеются данные об обитании в прошлом в лесной полосе лесной разновидности тарпана, скелет которого, однако, еще не найден.

Профессор Анучин и некоторые другие авторы высказывают предпо­ложение, что все эти сообщения должны быть отнесены не к диким, а к одичавшим лошадям. Однако появление такого большого количества оди­чавших лошадей в густо населенной Европе следует признать маловеро­ятным. Одичавших лошадей мы не обнаруживаем даже в малонаселенных районах Сибири, где возможности одичания (в связи с пастбищным содер­жанием лошадей и слабым надзором за табунами) были несравненно бо­лее реальными.

Нужно предполагать, что дикие лошади, по-видимому, водились в прошлом и в северной части Азии — Сибири. Обнаруженные Черским ос­татки ископаемых лошадей, обитавших в верхнем плейстоцене в районах реки Яны (Якутия), на Новосибирских островах, принадлежали ло­шадям, потомки которых должны были оказаться впоследствии в услови­ях лесотундры и тайги, образовавшейся в послеледниковый период на севере Сибири. Часть этих лошадей могла отступить на юг, в степи цен­тральной Азии, часть осталась и приспособилась к существованию в лесу. В неблагоприятных условиях тайги и похолодавшего климата лошади измельчали   и  постепенно   вымирали.

           Возможно, что в сообщении Пейценмейера о диких лошадях, водив­шихся в недалеком прошлом в районе реки Колымы (Якутия) и служив­ших якобы объектом охоты ламутов, упоминаются последние сведения о диких лошадях северной части Сибири. О том, что в прошлом дикие лошади обитали в средней и северной полосе Европы, покрытой лесами, говорит, помимо исторических сообщений и данных раскопок, также факт образования в Европе своеобразной формы домашней лошади грубокостного типа, которая не встречается в степных районах и, несо­мненно, является формой лесного происхождения.

Происхождение горных пород лошадей изучено недостаточно. Вероятнее всего, что первоначальное образование горных пород было связано с раз­витием в предгорных и горных районах кочевого пастушеского хозяйства. Находясь в горах, лошади приобретали специфические особенности стро­ения, приспособлявшие их к существованию в своеобразных условиях горного рельефа, на большой высоте над уровнем моря. Эти особенности наиболее усилились, когда лошади стали интенсивно использоваться в ка­честве верховых и вьючных животных и человек научился отбирать и размножать таких, которые были более работоспособны в горных условиях.

Известно несколько районов формирования горных пород лошадей. Из них наибольшее значение имели горные области Средней Азии и область Кавказа и Закавказья. Эти области находятся в непосредственной бли­зости, с одной стороны, к пустыням — родине древних пород, с другой — к степям, на просторах которых издавна разводились лошади степного типа.

    Происхождение кавказских пород, к сожалению, еще не полностью выяснено. Такие породы, как карабахская и кабардинская, несомненно, представляют продукт весьма древней культуры и по возрасту своему, возможно, близки к древним породам Средней Азии. В государстве Урарту уже в конце второго тысячелетия до нашей эры было высоко развито коневодство..

Образование горных пород происходило также в районе Карпат и Пиренеев. В горах Северной Африки образовались горные разновид­ности варварийской и арабской лошади.

  Наряду с этой группой горных пород, имеются также горные отродья, в происхождении которых сыграла большую роль лошадь северного лесного типа (горные лошади Скандинавии, горно-башкирские и др.). Мы уже указывали выше на отсутствие прямых генетических связей между современными крупными тяжеловозными лошадьми и крупными   толстокостными   ископаемыми   лошадьми   верхнего   плейстоцена (Е. с. germanicus, E. с. minor). Еще меньше оснований считать (как это делали Антониус, Адаметц) тяжеловозных лошадей происходящими от более древних форм Е. Abeli, E. mosbachensis (нижнего плейстоцена) и имевшими при высоком росте сравнительно тонкий костяк.

  Существование крупных форм лошадей (так же как и ряда других круп­ных животных) было связано с влажным, сырым климатом лесотундры в приледниковой полосе. С наступлением потепления в послеледниковый период эти крупные лошади в Европе и Азии постепенно изменялись и заменялись более мелкими формами, сохранившими все же толстый костяк, длинномордость и общую сырость конституции. Об этом мы можем судить по изображениям диких лошадей Европы позднего палеолита и неолита, а также по изображениям средневековых художников и скуль­пторов.

К историческому периоду в Европе уже не имелось крупных лошадей, о чем свидетельствуют ископаемые остатки лошадей неолита и более позд­них периодов, а также описания историков. В частности, Ю. Цезарь опи­сывает лошадей Западной Европы как некрупных и подвижных.

Укрупнение лошадей Западной Европы началось в период средне­вековья, с образованием нового типа тяжело вооруженной конницы. Для тяжело вооруженного всадника (весившего около 200 кг) требовалась уже более рослая и сильная лошадь. С. П. Толстов в своем труде «Древний Хорезм» (1948 г., стр. 227) указывает, что новый тип вооружения всадника и новый род тяжелой конницы проникли в Западную Европу с востока через древнюю Русь и Византию, в свою очередь заимствовавших их от древнего Хорезма.

             Дальнейшее укрупнение западноевропейской лошади, в результате которого образовались тяжеловозные породы, произошло в еще более близкий к нашему времени период — в последние 300—350 лет, в связи с раз­витием капитализма и интенсификацией земледелия и транспорта.  Эти породы выведены в условиях   обильного   кормления, с использованием большого количества концентрированных, грубых и сочных кормов.

В эволюции тяжеловозных пород лошадей с наибольшей наглядностью проявляется созидающая роль условий выращивания, так как ближайшие предки современных тяжеловозов не обладали такими крупными размерами, которые характерны для этих лошадей теперь.

С.М.Будённый

взято  http://www.sudarrb.com/old/docs/text_do … ivanie.htm